Dark Sanctury

[Les ombres de la pluie]

Тишина у нас тут такая, будто в самом деле все вымерли, прямо кладбищенская, ну или развоплотились. С написанием текстов у меня медленно выходит, зато неплохо разбираюсь в музыке)))

Сегодня диджей загробного мира ставит Вам свои любимые песенки от группы Dark Sanctury - итальянского дарк-фолк металлического проекта.

Night Rain



L'ombre Triste



Fin de vie-español



Так-то, детишечки, теперь немножко веселее стало в сообществе)))

@темы: ритмы теней/музыка

---

[Les ombres de la pluie]

Сегодня, вот с полуночи и еще 24 часа админы отмечают, то есть бухают, то есть поздравляют отмечается удивительный чудесный волшебный день - у нашего модератора  S is for Sibyl ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!!!
Чудо, в праздником тебя!
Я желаю тебе огненной капоэйры быстротечных дней, насыщенной яркой изысканности событий, любви страстной пламенной свободной греховной поэтической, чтобы круче чем в любых твоих самых невероятных фантазиях, желаю тебе добиться своей цели, той ради чего ты тратишь столько сил, энергии, мастерства, умения. Желаю продвинуться по пути самоосознания и игр с подсознанием - я ставлю на тебя, смотри не профукай, ты должна обставить эту Реальность!
Я желаю тебе еще кучу всяких обыденных вещей, серьезных, вроде здоровья, улыбок, и не очень серьезных типа не взрослеть, не стариться, не седеть, не париться, но это все такая проза будней, что я тебе скажу ее завтра лично с улыбкой на всю мою широченную любвеобильную морду!


И вот тебе презент: продолжение Бумажного дыма.

«These are my words for you, let`s start something new
Just close your eyes, and free your mind
You belong to the streets, to my story
I belong to your dreams, will you taste me again»
Ben

Последнюю песню ребята должны отыграть до полуночи. Потом исчезнет массовка, кто приходит ради музыки местных ребят, их друзья. Оставшиеся забаррикадируют своими тушками углы, столики и барную стойку, чтобы с разной степень громкостью вливать в себя пиво и припечатывать кружки о столешницы, народ поинтеллектуальнее стягивается к дартсу и бильярдному столу.

Чем мне нравится группа Ромки Кривого, так нормальным гранжевым позитивом и изобретательностью. Их выступления часто заканчиваются какой-нибудь яркой визуальной фишкой, а далее переходят едва ли не в квартирник, ребята сходят со сцены буквально в человеческую массу и растворяются, усаживаясь где есть место, и дальше как сложится – напиваются, пишут новые песни. Нравится, что они не настолько претенциозны, как группа Иеронимуса, и с народом общаются легко, без напряга.

И точно на последнем рифе гитара Слона превращается в орудие подсечения Кривого, на что тот плавно, по-бойцовски подныривает Слону под локоть, скользящее движение рукой с микрофоном куда-то под ребра. В принципе всем, разве что за исключением особо бухих, понятно, что это боевая пластика, и ни разу ни всамделишная драка, но выглядит так эффектно, будто в самом деле чудеса рукопашки. Особенно круто, когда Слон, будто получив законно огребенных, падает на спину, бережно прижимая гитару. Красота-красотой, выступление все равно не стоит переломанной техники. Крошка в руках Слона стоит далеко за тысячу евро, и парни просто не способны двумя выступлениями в неделю заработать новую, чтобы так бессмысленно угробить эту.

Зал ошарашено замирает и не врубается, что настала пора для аплодисментов. Поом под общие улюлюканье Дар обыденно так сообщает:
- Капоэйра. Красиво смотрится, да?
- И где они только этому научились…
- У меня.
Я недоуменно разглядываю Дара. О наш охранник, с погоняловом Доберман. Он из тех, у кого за квадратной мордой с классическим выражение «кирпич», сложно разглядеть ранимую душу, особенно если у это души скверный психованный и тяжкий характер. Из тех, кто всегда прав, и даже в обратном случае спорить ни у кого желания не возникает. И еще о из тех, которые есть всегда. Бывают люди уходят, другие приходят на их место, время многое переставляет, а мы с Даром все еще есть. Вот на том, верно, и сошлись характерами.
- Научи, а? Ну хоть вот этому, - киваю в сторону сцены.
- Не здесь.
- Но сегодня?
- Да не проблема. Утром к Волге спустимся.

Вот все наши, они после смены как отжатые и засохшие апельсиновые корки, а нам с Даром движуха нужна. Дар, выясняется, ведет кружок рукопашного боя для подростов в Центре детства и юношества. А я в девяти утра хожу в качалку. Такая непреоборимая потребность в разминке. Все это мы выясняем по ходу к речке.

А утро такое пронзительное. Облака дымного цвета, слоистые, тонкие и плотные, и сквозь них, будто через решето, сизо-бежевый рассвет. И не пыль с тополиным пухом верез сдувает, а пепел истлевших дней.
- Ты не танцуешь, Лали, ты дерешься! – Дар велит замахиваться резче, добавлять в связку ярости, на лету силу превращая в скорость, тогда заряд энергии в связке будет выглядеть со стороны эффективней. – У тебя руки так выглядят, будто ты тяжелее бутылки и стаканов в них не держала!
- Дар, да что я сделать могу, если кости такие? – а останавливаюсь, потираю костяшки и почти надуваюсь, собираясь обидеться, - Я же девушка!
- Есть упражнение, чтобы укрепить запястья и костяшки пальцев.
- М? – отчаянно хочется закурить, но я знаю, что у спортсменов во время тренировки не принято. Хотя мне-то все равно, я после качался вполне себе дым-машина и как-то смертности особой не видно.
- Отжиматься. На кулаках. Больно вначале, но потом нормально…
Потом мы еще раз проходим эту связку, медленно, затем на скорости. Дар показывает ее же, но я дополнительными элементами, мое лицо судорогой сводит – красивый выкрутас, но вот эффективным он не кажется. Пробуем повторить вместе. Я получаю по зубам. Не сильно бьет, но увернуться не успела и получаю такую оплеуху, что в глазах темнеет. Синяка не будет, он умудряется бить так, что голень приходится на большую часть моих мордасов, если уж только все заплывет и отвалится.
В скорости начинают появляться люди, засматриваются, как двое придурков в пять утра на набережной махач устроили. Как бы полицаев не вызвали за нарушение общественного правопорядка. А то пока понты будут разбираться с чего байкер сцепился с панком время за полдень завалит, а то еще и по пятнадцать суток на пару огребем. Так что мы мирно опускаем коленки-локти, я все-таки с удовольствием извлекаю из пачки самокрутку Рейна из табака пополам с анашой. И ни разу не рано, меня не кроет, это мы с Химерой еще пару лет назад выяснили – тешит самолюбие, что у меня такая невосприимчивость к наркоте, и в еще какой-то до оргазимического удовольствия циничный пафос - праздновать чем-то каждый рассвет. Вот вчера, к примеру, со смены, я долго искала круглосуточный ларек, торгующий банками с холодным кофе. А потом я сидела на обочине тротуара и смотрела, как над дорогой встает солнце.
- Луна об асфальт, - в своей манере прощается Доберман, и не говоря не слова, сворачивает в сторону остановки.

Мне всегда хотелось одного – умения видеть реальность без прикрас, без снов, без фантазий, без скидок на сублимацию реальности. Нельзя сказать, что у меня не получается. Этот рассвет, янтарно-пепельный, я хотела его показать тебе и узнать, как причудливо изовьется реальность, пропущенная сквозь твое сознание, что ты там увидишь? Я не вижу слов и образов, я вижу такую красоту, когда сердце останавливается, и если не знать, что устроено оно не менее причудливо этого рассвета, то собственно существование можно прекращать. А ты увидишь что-то философское, что-то вечное, что-то красивое, и скажешь мне, чтобы я увидела.

Потому что у нас «не.свидание» и мы все еще «не.встречаемся», потому что дело к вечеру и я придумываю, что рассказать тебе. Мне иногда кажется, что кокетливо и изящно наклонив голову, и отбросив с лица волосы, ты пребываешь где-то между страниц Ремарка, Рериха или даже Маркса, ты где-то в мирах искаженных, тонких, кружевных.
Ты для меня шкатулка с секретным механизмом, мне хочется тебя разгадать, увидеть банистовый платочек воспоминаний, или белую речную жемчужину тайны, или медальон с локоном планов на будущего – что там в тебе спрятано? Все это красивая лирика, но правда не полностью, есть и еще одна – ты не похожа на меня. Строгая, странная, скрытная, грациозная. Я тебя не понимаю, но мне интересно. Не знаю кто ты, но спрашивать было бы нелепо, тем более глупо услышать твой смех в ответ, ведь ты не скажешь, что оно «не мое дело». И третья причина, ты мне просто нравишься, ты красивая. Не ради переспать ведь нравишься, справить нужду я способна и без возвышенных слов и лишнего муара. А еще ты застенчива, и я не знаю к чему приведет наше знакомство. Пятьдесят на пятьдесят, либо я уболтаю тебя встречаться по-настоящему, либо нет, как не смешно. И женская логика не при чем, она по факту, вероятность, на все такая – да или нет.

И вот мы гуляем. Парк, аллея, скамейки, лужайки, скверики, площади, пешеходный переход, клумбы, фонтан. Сколько мы так ходим?

- «Ты, сердце глупое,-- как фляга, где в печали
Вино любви покорно спит века.
Вы нежно так меня поцеловали,
И лба коснулась теплая рука".
Я вчера под вечер думала, что засну прямо в кресле, с книгой в руках. Первый раз за многие месяцы не вышла на балкон, запоминая поддернутое чернильным бархатом ночное небо и россыпи звездного стекляруса, - ты говоришь странные для меня вещи. Я понимаю, на каком-то уровне. Но если ты сейчас попросишь меня пересказать, я смогу лишь ответить, что ты выразилась очень витиевато и там было про любовь.

Любовь… Любовь ничего общего не имеет с бархатными флягами. Любовь, это застилась за тобой постель, это готовить тебе тосты и кофе на завтрак, это целовать тебя перед работой, это звонить тебе на рабочий и проверять все ли в норме, это запихать твое белье из корзины в стиральную машину, это принести домой диск и предложить послушать вместе, это делать тебе массаж ступней и забывшись поцеловать пальчики или пятку. Моя любовь она такая примитивная. Моя любовь – быть и не суметь назвать словами., доказывать делом.

Так что, вот что мне тебе ответить, а? Напрягаю все свои извилины и вспоминаю лишь текст Биопсихоза:
«Нет времени для анализа принятых решений.
Размеренными шагами приближаемся к цели.
Удочки смотаны, ласты склеены,
Но, к сожалению, - нет сожаления:
Дискуссии, дебаты, полемики, баталии,
Пусть все плохие люди идут на гениталии!
Жопа дает советы, - голова, зачем-то слушает.
Все, что происходит, происходит к лучшему.»

Если я тебе все это брякну, это свидание станет последним. И главное не ржать, не ржать, не ржать. Все равно смеюсь, складываюсь пополам прямо посреди тротуара, между людьми. Ты перестаешь жестикулировать. Ой, нет, только не обижайся. Сейчас, я выкручусь из положения, придумаю что-нибудь оправдывающее мое поведение.

- Я тут подумала: вот мы тут гарью выхлопов машинных дышим, может ну его развлечение для крепких нервами? Пойдем, я тебе ужин приготовлю и у меня есть сливовое вино?

Ты странно смотришь на меня, то ли боишься решиться, то ли не знаешь как отказаться,
То ли голод скрываешь. И я решаюсь, беру тебя за руку и веду в сторону своего дома, приговаривая:
- Что ты потеряешь, если не пойдешь? Ты не увидишь тонну пластинок дремучей старины, не хлебнешь пыльного воздуха. Ну, увы, убираться, как-то времени не хватает.
Обещаю, в обиду никому не дам.
Потом я бормочу что-то еще. Ты вроде и не слушаешь.
У меня дома ты устраиваешься на кухне на высоком табурете, и как ни странно заводишь тему про стихи. Я преимущественно слушаю. Вот стихи я люблю, не все из начитанного тобой по памяти понимаю, но слушаю внимательно. Мне нравится ритм твоего голоса, нравится то гипнотическое состояние от его вибраций.
И как-то ни о чем заканчивается вечер. Я хочу поцеловать тебя, но не могу решиться. Не могу тебя прочесть – а оно надо тебе? Ты ровная, как осенний монотонный дождь, звучная, трепетная и тревожная. Никак не могу уловить, резонанс от тебя, ты вроде криво сведенной дорожки, в тебе разное намешано, на разных частотах, то есть говоришь одно, я чувствую от тебя другое, но ты имела ввиду третье, а получилось четвертое.
Проводив до сквера к твоему дому, дальше ты собираешься идти одна и велишь мне идти обратно, у ченя оявляется чувство неудовлетворенности, как будто пообещали полноформатник, а выпустили сингл.

Может и не стоит оно того?

На следующий день я захожу за тобой в библиотеку, но почти сразу сообщаю, что сегодня работаю. Пятница, у тебя завтра выходной и, значит, ты сможешь побыть со мной в клубе до закрытия. Вход пасет все тот же Дар, на сцене еще одни наши любимцы – «Ветер лета», редкие гости, но всегда отлично принимаемые. Значит должно быть спокойно и даже есть шанс, что тебе понравится.

Не знаю, как так выходит, ночь проходит почти мгновенно, ты смотришься здесь органично, будто своя девчонка, на тебя почти не обращают внимания. Впрочем, все равно все знают, что ты со мной тут. Я не успеваю подавать пиво и запихивать мятые сотки в кассу. Под стойкой у меня своя «содовая». Так что к утру медленно, но верно напиваюсь.

Потом мы закрываемся, ты явно клюешь носом. Устала, моя девочка, щемит грустью и жалостью где-то внутри. Если бы не алкоголь, наверное, я давно сообразила, что пока попросить кого-нибудь отвезти тебя. Но мне отчего-то так светло кажется, что я тебя провожу сама. Мне кажется, что ты даже е замечаешь меня, я вроде мебели или антуража. Слилась с мордами в ирокезах на фотах, да? Необоснованная злость.

И оказывается, что закрыв бар и пожелав коллегам доброй ночи, это не я тебя провожаю, а ты меня ведешь. И, кажется, даже ко мне домой. А вот это новость, я смотрю, как ты открываешь моим ключом мою дверь. Интересно, а твои вещи уже тоже тут? Или у меня провалы в памяти или я умудрилась напиться.

Ловлю твою руку, притискиваю к стене. Смотрю в тебя и не могу понять: ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала или нет? А я хочу?

Осторожно прижимаюсь в уголку твоих губ, совсем чуть-чуть. Ты не отстраняешься, но и не отвечаешь. Мдя уж. Ладно, завтра разберемся что это сейчас было. Я киваю тебе на разложенный диван.
- Ты ложись. Я сейчас покурю и тоже тттого.
Сразу же прерываю поток вопросов.
- У меня спальник есть, и прямо сейчас я все равно не почувствую где лягу, хоть на поребрик боком.

И мне кажется, или уходя в кухню, я слышу за спиной твои слова?

«И теперь мы откроем и закроем рты - снова - снова и снова - и освоим вместе неизведанные никому глубины, научимся дышать под водой, соляной кислотой и пеплом, обойдем все физические законы и ухватимся за законы веданные лишь нам обеим.»

Все! Я дописала, вычитывать буду завтра, пошла спать с осознанием, что все-таки сюрприз я тебе доделала. А приложение к нему в виде "Волшебной луны" - завтра в руки!

@темы: пыль параллельных дорог/рассказы, стараяКонтра/админское

---

[Les ombres de la pluie]

Легкого пути всем, кто вступил на Серые дороги, присообщился!

Первое приветственно-модераторское обитающим в тени  Ernie white-Canary,  Hedelma,  Sweet brother,  Кими, Масса, как его...,  Саймон..
В комментах к записи можно пообщаться, пофлудить, рассказать о себе, учинить безобразие, пнуть админа (не сильно так пнуть, а то мало ли какая часть духовной сущности останется у него в зубах).

Значит теперь про новенькое:
Почитать можно порожденный безумием  Les ombres de la pluie Танец Судьбы, первую главу детективно-каббалического Бога ( Хийя), 1 и 2 части истории о взаимоотношениях девушки-панка и утонченной библиотекарши (рассказывают  S is for Sibyl И  Хийя) и вкусная пронзительно-ветренная нежно-грустная миниатюра Железный месяц, неоновое солнце  S is for Sibyl.
Благословение Дорог, вышедшим из полумрака авторам!

Тут еще на досуге подумалось, а ведь сообщество начало свое существование в удивительно-знаковый день - пятницу 13! Побольше нам черных кошек, проходов под лесницами, ворон на деревьях, заколоченных окон, и прочих счастливых примет!

Админ призывает поскрести по сусекам, распотрошить чуланы, вынесни в подлунный мир всю паутину и пыль в виде замысловатого галлюциногенного арта, знаний о странных личностях поющих и играющих музыку темного потока, раскрыть сознание, где сохранились шутки черного юмора, проявить в массы свои способности и таланты.

Ну и, доброго Вам всем хмурого!

@темы: стараяКонтра/админское

---

Рассказ: Бумажный Дым

[S is for Sibyl]

Название: Бумажный дым
Часть: 2
Автор:  S is for Sibyl
Жанр: дарквэйв, драма
Варнинг: субкультуры, вредные привычки, фэм-слэш
Саммари: как-то встретились два безумца...

Ничто не бывает таким горячим и ничто не обладает такой мощью.

Ничто не бывает таким горячим и ничто не обладает такой мощью.
Пройти под металлоискателем, оставить пальто глуховатой старушке-гардеробщице и, наконец, просочиться в залу, усеянную стеллажами с книгами.
Закрыв глаза, я отстукиваю такт венского вальса, одиночную партию - изобретенную и запатентованную мной, кручусь вокруг своей оси в попытке перехитрить собственную память - вся суть этой игры - заблудиться, отпустить и потерять себя в знакомом шахматном построении стеллажей, и раз! и два! я натыкаюсь запыленную полку, и, протянув руку, нащупываю корешок книги наугад. Совершаю почти, что магические пасы руками над обложкой. Почувствовать приятную тяжесть на раскрытой ладони, дотронуться до переплёта, провести по скользящему глянцевому рисунку, что так легко нащупывается указательным пальцем. Уколоться острыми краями страниц и услышать скрип раскрываемой на середине книге – совсем не читанная, свежайшая, слегка пахнущая древесиной. Всё так же впотьмах, перелистнуть страницы, и когда интуиция миражно выберет нужный лист – пробежать пальцами сверху вниз и наискосок, будто клавишам фортепиано (на книгах игра у меня получается лучше) и остановиться, пригвоздив свою судьбу ногтём на этом самом месте, что обязан задать ритм дню, готового начаться лишь в ту секунду, когда Мои Ресницы Поднимутся Вверх.
«Ничто не бывает таким горячим и ничто не обладит такой мощью». Сверкнувшая в лучах утреннего солнца, будто облицованная лавой обложка энциклопедии о вулканах. На первой же странице – логотип столичного издания, всё чудесатей и чудесатей (так подсказал мне ровно семнадцать дней назад мистер Кэрролл), такие сантименты, испещренные выспренными эпитетами и цветущими метафорами – прерогатива канала Би-би-си, а не наших узколобых учёных.
Любовно проведя по странице тыльной стороной ладони, словно по щеке спящего любовника, нежно и кротко, стараясь не потревожить его, я закрыла томик, машинально запомнив страницу: тринадцатая, и убрала книгу обратно на давно никем не тронутую полку.
- Пыль… мерзкая, гадостная пыль… - с извращённым наслаждениям, я начала мерно втягивать в себя воздух, переполненный атомами пыли, сгрудившимися у окна, осевшими на полках и подоконниках, на рабочем столе, столах в читальном зале и по всему периметру библиографического отдела. Пыль подмяла под собой сканеры и копировальные аппараты.
- Тряпочка, милая, иди ко мне, к старой книжнице, пока я не разрезала тебя на лоскуты, представь, тебя – шелкографией на моём домашнем джемпере?
Синяя, как вырезанная полоска вечернего неба, нашлась, отогревающейся на батареи под прогнувшейся под старостью лет, подоконнике. Всё той же, пляшущей походкой, я протанцевала до припрятанной мною советской магнитолы «Сириус», и вставила добытую пару лет назад на барахолке, привезённой из Штатов, компакт-кассету.
- В Вене, где есть десять прекрасных женщин
Где плечо, на которое приходит плакать Смерть
Где зал с девятью сотнями окон
Где дерево, куда прилетают умирать голуби
Где кусок, вырванный из утра
И висящий в Галерее Инея…
Грязноватая синь тряпочки должно быть горжеткой смотрелась в моей руке, размеренно и жёстко, орудующей на той самой полке с энциклопедиями, под низкий баритон Леонарда Коэна, с лёгкими помехами, доносившегося от магнитолы у моего рабочего стола.
- Возьми этот вальс, Возьми этот вальс
Возьми - до скрежета на зубах…
Никто не мог слышать нас кроме задумчивых портретов деятелей культуры и искусства, висящих на давно не беленных стенах. Никто не мог видеть нас кроме родных мне лиц поэтов и литературных критиков, прозаиков и философов глядящих на меня с корешком книг.
- Я хочу тебя, Я хочу тебя, Я хочу тебя,
На стуле с пожелтевшим журналом
В пещерах венчиков лилий
В коридорах, никогда не знавших любви
На ложе, где потела луна
В крике, наполненном шагами и песком…
Синева тряпочки неожиданно угасла, спрятавшись под пальцами, неосознанно и напряженно впившимися в ладонь. Я даже не знаю её имя.
- Возьми этот вальс
Возьми его надломленный стан в свои руки
Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс
С присущим ему запахом бренди и Смерти
Волоча шлейф, исчезающий в море…
Если я не знаю её имени, значит нужно скорее, как можно скорее придумать его, листком мята положить на язык, ошпариться его холодом, горечью, смешать пламень и ярость, вдохнуть его душный, чуть алкогольный запах, провести по его жестким концам и мягким корням рукой – уколоться, задохнуться, слизнуть стигматы, оставленные им на моих ладонях, и забыться, потеряться, отпустить себя в этот раз успешно, дерзко и без сожалений, заблудиться так сильно как никогда не получалось, вырезать память томогавком, вычесать из сознания все остаточные, саднящие воспоминания, и очиститься, в дивный новый день окропить себя росой, пылью, кровью, дождевой грязью – свежей, новой, только бы узнать буквы её имени! Только бы вслушаться в их перезвон или симфонию или единичный аккорд или взмыв, или плач или стенание, только бы узнать и начертить их на припрятанном куске рисовой бумаге, тушью под аромат японских вишен, предусмотрительно законсервированных в фолиантах Мондзаэмона Тикамацу, или тысячи раз мелким готическим шрифтом вырисовать буквицы на багровых креслах читального зала, и выдрать эти тряпицы, оголив их деревянные скелеты, и выставив их на вытянутых руках как испанские мулеты представить твое имя рычанием быков и грохотом публики, оглушающими снарядами по Хемингуэю, а может быть твоё имя само витиевато всплывёт прямо на окне библиотеке, как только я посвечу на стекло огарком свечи, бережно хранящимся на дне моей сумки, меня самое всколыхнёт напоминание о готических романах Кинга и твоё имя демоном прошепчется в моё ухо.
- В Вене есть концертный зал
Где твои уста отразились тысячи раз
Где бар, в котором мальчики замолчали
Ибо были приговорены к смертью блюзом
Но что это вьется по твоему портрету,
Гирляндой свежесрезанных слез?
Я суетливо вскочила, отлетев от книжного стеллажа с энциклопедиями к другому, представляющему европейскую поэзию и зарылась руками в плотно прилегающие друг к другу мощные, жесткие океанические волны книг. Я с ней танцевала в Вене в карнавальном наряде реки… Вчерашний день начался со строчки «Маленького венского вальса» Лорки, а когда паутинка выбритая у её виска поравнялась с моими тёмными, прилегающими волосок в волоску, тяжёлыми набриолиннеными волосами то вымышленное воспоминание о нашем танце в Вене было единственным осмысленным предложением, что я была готова произнести предрассветной незнакомке. Я знаю, что когда-нибудь она точно спросит меня почему я заговорила с ней в то продуваемое всеми ветрами осеннее утро.
- Возьми этот вальс, Возьми этот вальс
Возьми - этот вальс, что умирает много лет…
Что я хотела от нее? Я бы не хотела рассказывать о себе, я была молчалива, и пара перегруженных тропами предложений адресованные Брюсову и Фолкнеру, таких путанных, чтобы и самой не поймать ту мысль, что я старалась до них донести – для одного дня этого хватало с лихвой.
Я бы не хотела делиться я неё прошлым – слишком поспешно, топорно, скучно ей будет рассматривать чужие чёрно-белые фотокарточки и вежливо кивать или умиляться.
Я бы хотела поделиться с ней частью себя.
- На чердаке, где играют дети
Где я скоро лягу с тобой,
В дреме венгерских фонарей
В дымке нежного полудня
И я увижу, что ты приковала к своей печали
Всех свои Агнцов и свои снежные лилии…
Верно, как у Платона в диалогах, где постулируют софисты, о тех временах когда люди были андрогинны, и будучи пораженные Зевсом, разрезанные им пополам, как разрезают перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском, и каждая половина с вожделением устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего не хотели делать порознь.
- Возьми этот вальс,
С его «Я никогда не забуду тебя, ты это знаешь»
Этот вальс, этот вальс, этот вальс, этот вальс
С присущим ему запахом бренди и Смерти
Волоча шлейф, исчезающий в море…
Но как твоё имя, та что горячее вулкана Кракатау, и что мощнее Везувия, что пеплом заволакивает города и угли сыплет на все реки и броды, как твоё имя, та рядом с чьим кратером, цветут, прижавшись к друг другу стеблями азурные лютики и лиловые гиацинты? На тринадцатой странице отечественной энциклопедии я нашла тебя, тринадцать – седьмое число Фибоначчи, а на тайной вечере апостолов Иисусом месте тоже была чёртова дюжина, согласна Каббале тринадцать небесных фонтанов, ворот милосердия и рек бальзама, святой найдёт в раю.
Тринадцатый аркан колоды карт Таро – Мрачный Жнец. Смерть.
На кириллице тринадцатая буква по счёту «л».
- И я буду танцевать с тобой в Вене
В маске реки
Горный гиацинт на моем плече,
Мои губы на росе твоих бедер
И я погребу свою душу в альбоме,
Среди фотографий и мха
И брошу в поток твоей красоты
Свою дешевую скрипку и крест
А ты бросишь меня в твоем танце
В омуты, что ты возносишь на своих запястьях…
Ээллл. Эл вводит в дзен. Эл тает на языке бельгийским шоколадом. Эл перезвоном цитры зависает в воздухе. У Эл есть полный доступ к Пентагону. Эл даже знает, что находится на дне моей шляпной коробки, что запрятана под скрипучей моей тонкой постелью! Эл стреляет точнее Робина Гуда, а жёртвам её биться в огне более жарком, чем жертвам Купидона. Эл, твоё имя начинается на «л»… сколько часов мне нужно выждать дабы узнать, какие буквы идут дальше? Отзовись, Эл!
- О моя любовь, О моя любовь
Возьми этот вальс, возьми этот вальс
Он теперь целиком твой.
И это – всё, что есть.
В пять у входа в библиотеку меня встретит игуана, что повелевает кратерами всех вулканов этой вселенной, а пока, я обернулась, взглянув на первых бредущих ко мне в полудрёме посетителей, нужно забыться.
Но только до пяти.


Какой я должна быть рядом с ней? Библиотекаршей, в строгом чёрно-смольном костюме, честно церковной мышью живущей в квартирке пять на пять метров или пристало мне парить с ней под руку, будто вырисованные Шагалом, но как могу я взлететь, не преследуемая усталыми взглядами Хаксли и Замятина? Как только полумрак библиотеки говорит мне «до завтра», я выхожу на ступени здания, глазами прочёсывая прохожих, будто в террариуме неопытный работник в клетке с мадагаскарскими тараканами пытается обнаружить хамелеона.
Земное притяжение внезапно усиливается, желая размозжить, так что я невольно начинаю отстукивать каблуками такт крутившейся в голове песни, ощущение, того что меня кто-то пристально изучает не отступает, что практически вызывает физически ощутимую тошноту. Ветер по-отцовски ласково треплет голые верхушки деревьев, и уносит последние листья на восток, так что те перескакивая через ступени, пролетая меж моими ногами, крутясь, вертясь, сплетаясь, как любовники после долгой разлуки, сжимая друг к друга в объятиях сползает по стене прямо на холодный кафель пола. Так, так, надо попробовать…
Листья находят тебя, а я вот вновь опоздала, но все же с лёгкой опаской приближаясь к тебе, и в попытке расслабиться, припомнить как я шла на работу этим утром, еще более сковываю свои движения, тело становиться непослушным и острым как игла двухсотлетнего патефона.
- Вспомнила я Вену, ты классно целуешься.
Я никогда в своей жизни не поднимала руку на книгу, и тем более никогда не поднимала руку с книгой – та могла упасть, уродуя обложку, листы, насилие не приемлемо для разума. Но она, так решительно и просто выбив у меня почву из под ног, почти что заставила меня потянуться к сумке, хранящей в себе несколько томов Стейнбека. Хотя я не смогла бы её ударить, и даже не из жалости к «Гроздьям Гнева», а просто в тот момент, когда ноги магнитом притянулись к той каменной плите на которой стояла она, так что между нами оставалось с десяток дюймов, никаких сил в моих руках не хватило бы, чтобы выписать ей пощечину.
- Не говори этого вслух.
- Боишься, что коллеги узнают, что ты встречаешься с девушкой-панком?
Значит панк. Это которые а-ля Энди Уорхол и Игги Поп? Надо будет поискать в научной литературе: второй зал, пятый стеллаж… мой взгляд приковывает ее выбритая паутинка…
- Ты, ты… Мы еще не встречаемся!
- Ой ли?
Я хочу чтобы она остановилась, слишком уж много неосторожных слов прострелили тишину этих ранних сумерек, и мне ничего не остается как подцепив за край её майки, так чтобы по случайно не прощупать сквозь ткань ее талию, веду за собой, сосредоточившись на вмятинах и ямках асфальта.
- Расскажи о себе.
Ощущение дежавю давит на оба виска сразу, но ответ сам собой выкристаллизовывается на кончике языка:
- У меня парень был, потом я его убила, разрезала на куски, сложила в коробку и отправила почтой в Венесуэлу до востребования.
Видимо моё желание не спасовать перед ее напором, обернулось мне злой шуткой: на миг она удивляется, а потом не слышно смеётся. По ушам бьёт осенний ветер, а она смеется только чертами лица, двигая скулами, почти не моргая, чуть приоткрыв рот.
- А потом ты танцевала с рыбьими кишками вокруг лампочки Ильича?
- Не веришь? – как же меня пугает собственный испуг перед нее, ее миром, что соприкоснулся моим, но как же яростно я хочу так же сильно напугать её.
- Верю, верю, - она явно не собирается давить на меня и я чувствую как все попытки нагнать на нее страх потерпели крушение. Мне стыдно и я почти счастлива.


Она зовёт меня в свой бар, и от одного такого предложения внутри меня всё содрогается, такого места должно пахнуть перегаром, порохом, незащищённым сексом и невежеством. Сложно определить, что ужасает меня больше, наверно всё таки моё согласие посетить… бар.
Моя незнакомка совершенно забывает о зарплате библиотекаря, когда в очередной раз пытается навязать мне такси, сама же науськивает меня на собственные убеждения, гранитом выстроенные в сознание. Потому что, Сейчас, Я Честно Живу На Собственную Зарплату.
Всё сильней брезжит перед глазами бар с его аляпистыми украшениями на стенах и плакатами, наклеенными один на другой, с музыкантами и их буйными и потерянными взглядами, желающими застрелить меня одними зрачками. Кое-где на стенах я натыкаюсь на картины, глушащие мое сознание чернеющими, демоническими разрядами красок и ирреальностью форм. Губная гармошка помещенная под заляпанное липкими пальцами стекло, выглядит единственным светлым островком, прибежищем такого знакомого мне, неживого мира. Вижу бурый стикер, наклеенный на стекло «Стиви Вандер». Хотя я никогда особенно не разбиралась в музыкальных инструментах, но бренд с таким странным названием вижу в первый раз, а спросить об этом у нее мне не хватает ни бравады, ни воздуха в лёгких.
В последний раз я испытывала такую тяжесть, только когда пьяный студент перевернул стеллаж с полным собранием сочинений Дюма, и то – сейчас ко всем прочему мне дурманила мысли непонятная эйфория и стойка убеждённость в том, что «мы всё делаем правильно» (явно заведомо ложная формулировка). В изнеможении я присаживаюсь на высокий стул за барной стойкой и тут же она ставит передо мной Сашку зелёного чая.
Пока глоток за глотком я ошпариваю гортань кипятком, за моей спиной, в душном алкогольном мареве слышатся злые шепоты разбавленные бранью, порой срываясь на крик. В бутылях напротив меня видны отражения мужских силуэтов, и все нестерпимее жжёт спину предвестие драки, битой посуды и разломанных стульев.
- Увидимся завтра?
Если ты не выведешь меня сейчас, то я точно сломаюсь, выйду из образа и невероятным ураганом действительно забудусь и потеряюсь. Прямо сейчас.
- У меня завтра выходной, погуляем.
С десяток шагов до такси (до конца месяца придётся с чая перейти на кипяток) и я уже выбита из лап манящего и пугающего другого мира, её мира.
- До завтра, - улыбается она по ту сторону стекла автомобиля.
Я всё еще не знаю твоё имя.
Ты - моё самое сладкое крушение.

- Туз червей! Его не было в колоде! Куда ты спрятал его, жалкий ублюдок?
- На что ты нарываешься, сучка?
- Отдай его сейчас же!
- Маааам…
- Иди в свою комнату!
- Пошла ты…
Стена сотрясалась редкими, но сильными толчками, я буквально видела как мои носятся из одной комнаты в другую вновь подвыпившие к вечеру соседи. Мне представлялось как мальчик лет восьми разложил на стиральной машине учебники, и покашливая от сизого сигаретного дыма вырисовывает уравнения, стараясь забить голову мыслями о лучшем, новом утре. Мне представлялась, стряхивающая с ладоней комки липкого текста и с влажными, слезящимися глазами, почти прозрачные, со спиртом плещущимся на дне. Мне представлялся и муж ее, с фосфорически-зелеными венами, вибрирующими от напряжения во время разгрузки очередной фуры, или когда он подминал под себя тело своей жены, после особенно шумных пьянок.
«Тебе бы в обитые войлоком стены заключить, тебе бы вечную тишину по щелчку пульта включить, как высоко зашнуровала ты себя, насколько плотны нитки твоих пуговиц, на которые ты себя перестегнула? Не боишься ли кислородного голодания?" - Так говорил мой другой сосед, он стоял у лифта пятого этажа, дрожащими руками зажигая сигареты, бросая бычки в переполненную пеплом банку кофе. Он называл себя Иешуа, и пневмония прожгла его дымные легкие и угольное сердце с пару месяцев назад.
"Мы похожи, у нас обоих сердца из угля, мы выкормыши бездонных, мрачных шахт" - после его смерти, квартиру Иешуа занял вставший из могилы труп Госпожи Бовари, подтверждая мое стойкое убеждение, что последней удалось выжить.
С двух сторон окруженная людьми без надежд на спасение из будничной трясины, стены моей спаленки пестрели, вырезанными из городского литературного журнала, цитатами итальянских просветителей времён Ренессанса, английский декадентов девятнадцатого века и французских философов типажа Сартра или Батая нового времени. В шкафу, страдающим анорексией с рождения, теснились официальные костюмы оттенка вечернего метро, сплетались в клубок шелка чёрных галстуков.
К полуночи вместе со снами за горло схватили и ночные демоны. Правда же, тьма чуть придушивает нас, стальным кольцом обхватывая горло и оттого мы задыхаемся, преем в жарких ночных сорочках, пляшем на самых носках на грани жизни и забвения.
Каждая ночь – маленькая смерть.
Однажды я встретила друга на пыльной дороге - он втягивал в себя обманчиво крахмально-пыльные дорожки, штормовым ветром он втянул в себя и сердце моё и внутренности мои и эйдос мой, а после как-то раз я обнаружила огромный, чёрный уголёк на той же пыльной дороге. То было моё сердце. Только дотронёшься – и измараешься черной тьмой так, что всю оставшуюся жизнь будешь ходить с метками.

@темы: пыль параллельных дорог/рассказы

---

Миниатюра: Железный месяц, неоновое солнце

[Les ombres de la pluie]

Название: Железный месяц, неоновое солнце
Автор:  S is for Sibyl
Размер: миниатюра
Жанр: дарквэйв, поток сознания
Саммари: мир, где каждый человек и каждая вещица, сотворена из своего, особенного материала.

Она смотрела в зеркало, не видя отражения, дотрагивалась до своего лица, до левой щеки. Она трогала плотный пергамент. Рядом с правым глазом - родинка. Крапинка чёрной туши на лице...

Она смотрела в зеркало, не видя отражения, дотрагивалась до своего лица, до левой щеки. Она трогала плотный пергамент. Рядом с правым глазом - родинка. Крапинка чёрной туши на лице. Зубы из слоновой кости. Глаза - прозрачное стекло. Губы - две атласные ленты.
Она прислонилась к стене испещренной причудливым узором, но ощутила лишь пустоту. Пустота облепила её как стая пчёл улей. Серое помещение, с вкраплениями белого и чёрного. Внизу фарфоровые люди, аристократы, слишком хрупкие, слишком неловкие. Платье на ней - обрезок бумаги, нанизанный на шаткое тело. Шляпка как бесформенный кусок парусины на волосах из конского хвоста. Она разомкнула губы, пытаясь спеть оду одиночества. Но язык тяжелым камнем лежал на фарфоровой гортани. Она вертела головой из стороны в сторону, раздавался тихий скрип, будто босая нога старика или младенца ступила на древнюю половицу. Взглядом заводной куклы она неуверенными шажками направилась к изящному французскому балкону.
Соломенные ласточки летали по небу, светило неоновое солнце, пока мятные капли дождя ещё не оросили бетонную землю. Она выдохнула вязкий воздух и резким движением перевалилась через парапет. Мелкая река встретила её весёлым всплеском. Через секунду на лбу образовалась незаметная трещинка.
Через два часа тело размякло и развалилось на множество бесформенных кусков. Ночью оставшийся фарфор растворился в бесшумной, илистой воде. Бумажное платье опустилось на дно и вскоре было растерзано мелкими резиновыми рыбёшками. Кусок парусины всплыл на водную гладь. Шляпка потеряла свой нежный кремовый оттенок и была унесена течением. Деревянные крестьянки, работающие на берегу, проводили её тупым, молчаливом взглядом.
Всю ночь шёл дождь, вернулся на свой пост железный месяц. Он не был одинок. Рядом с ним копошились мириады алмазных звёзд и каждую ночь они вели с ним долгую молчаливую беседу.
Утром опять взошло солнце. Соломенные ласточки летали над рекой в поиске резиновых лягушек и рыб. Они резиновые, чтобы их легче было заглотнуть капризным ласточкам. Для лягушек и рыб пищей служили пуховые мушки и комары. Природа знала, где конец и где начало, она устроила всё очень удобно, отклонений от нормы никогда не было.
Ночью взошёл железный месяц.

@темы: сгустки пепла/миниатюра

---

[Les ombres de la pluie]

Флудильня или помоги советом модераторам

---

Миниатюра: Танец Судьбы

[Les ombres de la pluie]

Название: Танец судьбы
Автор: Хийя
Размер: миниатюра
Жанр: дарквэйв
Саммари: судьба и солдат танцуют последние па.

Пространство залы текло, то обретая очертания стен, пола, потолка, то сливаясь в изменяющееся подвижное марево-туман. Струился, подогретый огнем в нише посреди зала, воздух, растворяясь в прохладно-ночном сумраке, сплетаясь и вновь тая призрачными видениями. Дрожащие стены-миражи, зыбкие, словно грань миров, через которые шла хозяйка залы, менялись вместе с образами грядущего, вневременно-утекающего, вечно меняющегося небудущего-грядущего. Всего лишь тени, вероятности, возможности вечного сейчас, отражение эмоций и чувств тех, кто быть может переживет то, что еще не родилось, не вошло в бытие, но уже получило силу для воплощения.

Судьба танцевала свой огненный танец-тень, руками выплетала тончайше-ажурную сеть, в которой запутывались образы. Платье ее в отсветах и всполохах огня казалось оранжево-алым – всего лишь блики на прозрачной серовато-призрачной ткани, тончайше-невесомой, неуловимо перетекающей вместе с движениями танца.

Пространство залы текло, то обретая очертания стен, пола, потолка, то сливаясь в изменяющееся подвижное марево-туман. Струился, подогретый огнем в нише посреди зала, воздух, растворяясь в прохладно-ночном сумраке, сплетаясь и вновь тая призрачными видениями. Дрожащие стены-миражи, зыбкие, словно грань миров, через которые шла хозяйка залы, менялись вместе с образами грядущего, вневременно-утекающего, вечно меняющегося небудущего-грядущего. Всего лишь тени, вероятности, возможности вечного сейчас, отражение эмоций и чувств тех, кто быть может переживет то, что еще не родилось, не вошло в бытие, но уже получило силу для воплощения.

Судьба танцевала свой огненный танец-тень, руками выплетала тончайше-ажурную сеть, в которой запутывались образы. Платье ее в отсветах и всполохах огня казалось оранжево-алым – всего лишь блики на прозрачной серовато-призрачной ткани, тончайше-невесомой, неуловимо перетекающей вместе с движениями танца.

Потолок чуть пошел рябью призрачных гор и тенями движущегося отряда воинов. Судьба изогнула запястья в направлении течения воздуха, мягко разворачиваясь к сквозняку, и резко замерла, оборвав движение почти на излете.

Гладь темной озерной воды с горящими по берегам огоньками насекомых-фонариков, на которую ложился большими рваными хлопьями, кружа и переворачиваясь и неуклюже плюхаясь в воду, снег.

Сражающая своей яркостью, однозначностью и естественностью реальность – такая, что любой мираж становится невозможным в своей сути, но сама остающаяся невозможным миражом. Иллюзия реальности, которая остается реальностью, осознавшей себя миражом. Мальчик стечением невозможных обстоятельств, получивший странный Дар. Видимо звезды его рождения, увидав, кто идет в мир, смутились и сбились с курса. Проклятый осознавший себя лишь Иным, но не обреченным. Тот, кто видит Выбор лишь потому, что выбора ему самому не предоставили, потому что Выбор для него категория не состоявшаяся, не зародившаяся. Каким достоинством и спокойствием, обреченностью и уверенностью наполнены глаза того, кто должен метаться, бояться, ненавидеть, ходить, натыкаясь на крайности, отринуть судьбу своего и никогда не стать чужим, умирать в беспощадной битве с самим собой! Поэтому его боятся, считая способным разрушить равновесие – в нем нет противоречий и ему не с кем бороться ни в одном из миров.

Клубящийся невесомо-лавандовый замирает у его ног, он вглядывается в чужой танец прорицания. В его глазах интерес перемешанный с восхищением, но еще и умиротворение – для него она еще и проводник к самому себе, зеркало.

Если танцевать вместе с ней, то они станут одним целым, стуком одного сердца, движением синхронных видений, отражением самих себя.

Судьба увлечена кружевом собственных мыслей и эмоций Тэлмирэ, словно в зеркальный коридор, не уловила момента, когда он едва заметно напрягся, готовый склониться перед своей Судьбой. Резкое движение и он уже стоит возле нее на одном колене, склонив голову. Просьба-извинение? Сомнение-сопричастие? Разрешишь?

Невидимая нить потянула два зеркала друг к другу. Судьба поднимает руки, изогнутые в запястьях и локтях одновременно с тем, когда Мирэ по плавно-восходящей оборачивается вокруг себя. Огонь вспыхивает ярче, втекая в двойственно единоразмумный танец. Стены уже не пытаются приобретать очертания, растворились и воздушно-туманным маревом кружат вокруг единства Жизни-Смерти.

@темы: сгустки пепла/миниатюра

---

Главное не ставить знаков завершения

[Les ombres de la pluie]

Если ты видишь этот мир - значит ты мертв!
Видел состав с ящиками из грубо сколоченнх досок? Это поезд, который увез твое тело.
Здесь остались лишь тени, образы, биты инфы, астральное тело, энегретические слепки, морзянка двоичного кода.
Это мир твоего альтерэго, подсознания, аффекта.
Дороги не пересекаются, электричество давно отключено, музыка играет сама по себе.
За тобой никто не придет, потому что их никогда не было.
Но здесь ты - творец, демиург, палач, фигляр, создатель, бог.

Правила:
1. Выкладываем рассказы, музыку, стихи, мысли - все, что спрятано в самых дальних и безумных закоулках души с одним лишь условием, оно могло случиться на Серых Дорогах.
2. стараяКонтра_админ не указывает, что делать и как, ибо админа нет, он лишь тень дождя. Но бдит! И тихой сапой отправляет в реальность, что оттуда принесено галлюциногенным ветром чуждого разума.

Попутного ветра, странник!

<div align="center"><a href="http://les-ombres-de-la-pluie.diary.ru/" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/4/5/9/2459392/74374857.jpg"></a>

@темы: стараяКонтра/админское